”Шла сухая холодная осень военного 1943-го года.
Время неутомимо приближало Октябрьские праздники, и правительство бывшего СССР поставило задачу советским войскам — освободить к Октябрьским торжествам столицу Украины — г. Киев.
Войска Союза на большом протяжении подошли к крупнейшей водной артерии Украины — р. Днепр. Известно, что все реки, текущие на юг, имеют правый берег высокий, а левый пологий, представленный лугами, сенокосными угодиями.
Немцы, используя свое положение, превратили возвышенный правый берег реки в сплошные укрепления, блиндажи, доты, дзоты и собираясь тут зазимовать.
Все приднепровские села немцы выселили, дома разобрали и построили укрепления.
Мы с родителями и младшей 5-ти летней сестренкой Людмилой жили в это время в Днепровском лесничестве бывшего Дымерского, ныне Вышгородского района. Лесничество находилось в 7-ми км от Днепра на возвышенном местоположении.
Мне исполнилось в то время 16 лет и пошел 17-й год.
Немцы со всех приднепровских сел, эвакуировали людей, в том числе с хутора Петривска, Дмитровки и нас с лесничества, которое потом сожгли, а часть разобрали на постройку дотов и блиндажей.
Ездовой лесничества (у него было шестеро детей в возрасте до 10 лет), успел запрячь быка, который ходил один в оглоблях, как лошадь (т.н. бовкун), усадили детей и кто что успел схватись с пожитков и одежды бросили на телегу и нас немцы погнали этапом по направлению к с. Любимовка через х. Дмитровка.
В х. Дмитровка нашу колонну остановил немецкий конвой, шли к Днепру воинские подразделения немцев. Офицер конвоя приказал сопровождающему нашу колону немцу следовать за ними, а к нам подошел переводчик и приказал следовать самостоятельно до с. Любимовка, находящемуся в 7-ми км от х. Дмитровки.
В полукилометре от хутора начинался лесной массив Днепровского лесничества, в котором нам были известны каждая дорожка и каждая тропинка. Нас это устраивало. И только колонна с людьми углубилась в лес, люди начали расходиться в разные стороны.
Наша группа работников лесничества, направилась к урочищу «Вереса», зная, что там, в 0,5 км от кордона, имеется болото с водой, а все болота в окружности в эту осень пересохли.
Мы выкопали колодец, обвязали его лозовыми прутьями, чтобы не заплывал, и получили чистую питьевую воду.
Впоследствии, к этому колодцу собрались все люди, скрывающиеся в лесах лесничества. Вокруг болота образовался целый лагерь. Люди покопали окопы, блиндажи т.к. в 1,5 км от нас по кромке лесного массива проходила 2-а оборонная линия немцев. Первая была на Днепре.
Обстановка была настолько напряженная, что люди разговаривали между собой вполголоса и даже скотина только подавала звук, не ревела громко.
Нам было хорошо слышно ежедневные бои, проходившие в районе х. Дмитровки. Территория хутора по 5-6 раз в сутки переходила из рук в руки, в хуторе не осталось ни одной постройки — все было сравнено с землей. Все жили ожиданием, что немцы придут нас разыскивать.
И они пришли, но на кордон урочище «Вереса», что в 0,5 км от нашего лагеря. Проживавших там людей, отправили в с. Любимовку, а кордон сожгли. Немцам было не до нас, их беспокоили постоянные наступления советских войск с плацдарма, который был создан на правом берегу Днепра между селами Сухолучье и Толокунь, где советские войска прорвали оборону немцев на протяжении 2,5-3 км и углубились на правом берегу до 1 км в немецкую оборону. Этот плацдарм находился в 50 км от г. Киева.
Одновременно создавался рядом с Киевом и Лютежский плацдарм, а также на Букринском направлении с другой стороны г. Киева.
На этот небольшой плацдарм в районе с. Сухолучье было переброшено большое количество артеллерии и другой боевой техники.
Наводя понтонный мост через Днепр, саперы проявили военную сноровку, приняли разумное решение: они потопили понтоны на 15-20 см под воду и, поэтому, переправу не мог обнаружить немецкий корректировщик, 2-х килевой самолет т.н. — «Рама».
Технику переправляли ночью на свет фонаря на краю переправы.
Малейшая оплошность приводила к непоправимым последствиям, т.к. машина или пушка оказывались за бортом переправы, на дне реки.
И вот, в районе х. Дмитровки, примерно рота наших солдат прорвалась вглубь расположения немецких войск, прошла через территорию хутора, (а эта земля по 5-6 раз в сутки переходила из рук в руки и представляла собой одни воронки от авиабомб, окопы и блиндажи), углубилась в лес и наткнулась на наш лагерь.
Им удалось протащить две 76 мм пушки на конной тяге.
Мой отец (Марченко Моисей Саввович, ныне покойный, умер на 91-м году жизни, участник ликвидации немецкой группировки в г. Праге, где был и ранен), пребывая с нами, работал связным в партизанском отряде, действующем в этих местах под руководством Мошка.
Отец и еще несколько человек постарше взялись провести лесными тропами прорвавшийся отряд с двумя гаубицами к селу Любимовка, где находилась дальнобойная немецкая батарея и скопление тыловых войск.
Дальнобойная батарея постоянно вела обстрел наших войск на плацдарме на правом берегу Днепра в селе Сухолучье.
Отряд разделился на две части: одно орудие провели на северную часть с. Любимовки со стороны с. Сычевки, другое — на южную часть со стороны с. Федоровки.
Немцы, находясь в 15-20 км от Днепра, чувствовали себя беспечно, не ожидали никакой опасности.
По сигналу ракеты, когда орудия достигли своего места назначения и приготовились к бою, с двух сторон по немецкой батарее и по расположению войск ударили два орудия несколькими залпами.
Я не присутствовал при этом, а отец рассказывал, что паника была страшная. Началось беспорядочное бегство немцев с деревни. Наши солдаты вывели со строя дальнобойную батарею и вынуждены были возвратиться, т.к. не подошло подкрепление и закончились снаряды.
В нашем лагере в это время произошла незабываемая трагедия, повлекшая за собой человеческие жертвы.
Взвод, который наткнулся на наш лагерь, сделал прорыв в немецкой обороне шириной до 1 км, а на флангах прорыва вдоль кромки леса стояла немецкая оборона.
Люди нашего лесного лагеря, а основном, жители хутора Дмитровки, т.к. прорыв был сделан именно в районе этого хутора, решили, что можно с оккупированной немцами территории перебраться на освобождённую нашими войсками.
Собрали свои скудные пожитки, детей, скотину, у кого была, и ринулись в прорыв пробираться на свои обжитые места.
И только люди с детьми и худобой вышли из леса на открытое поле, с двух сторон с флангов немцы ударили перекрестным огнем по мирным жителям.
Спаслись немногие, только, которые догадались доползти до канавы, которая вела в лес, к тем болотам, где мы скрывались. Скотину всю перебили.
Кто остался в живых к вечеру добрались до лагеря и рассказали о случившемся. Ночью пошли подбирать убитых и раненых.
Остальные жители лагеря, учитывая случившееся, не рискнули пробираться через прорыв, а собрали свои пожитки, усадили на телегу детвору и двинулись лесными дорогами по направлению к Днепровскому лесничеству.
Проехав с километр, мы выехали на ровную прямую дорогу длиной до 500 м по сосновым культурам и увидели вдали группу немецких солдат.
Все, понятно, замерли на месте, вспомнив вчерашнюю расправу немцев над дмитровцами. Но на наше счастье, (а может наши дети, которых была полная телега, были защищены ангелами хранителями, среди них была и моя 5-ти летняя сестра Людмила) нас встретили «блогородные» немцы. Они не открыли по нас огонь, хотя им ничего не стоило это сделать, а приказали остановиться, а потом взмахами рук — следовать обратно. Мы быстро развернули свой транспорт и не торными дорогами, чтобы было меньше следа, вернулись в свой лесной лагерь.
Все были в большом напряжении, т.к. ожидали, что следом придут немцы. Но им видно было не до нас, что нас и спасло.
В полдень началось очередное сражение за хутор Дмитровку, вернее за территорию, на которой был хутор, и к вечеру все затихло.
Утром, наши старшие товарищи пошли в разведку, прежде чем выезжать с укрытия.
Передовая линия немцев оказалась пустой. В окопах лежало оружие, стояли пулеметы, минометы, блиндажи пустые, видно ночью немцы поспешно эвакуировались.
После того, как обстановку нам доложила наша «разведка», мы опять запрягли своего быка (бовкуна), посадили детвору и двинулись, рассчитывая перебраться через линию фронта на занятую нашими войсками территорию.
Поехали лесом по направлению опять к Днепровскому лесничеству. Только мы выехали на передовую линию немецкой обороны, как нас обстреляли с минометов, очевидно немцы считали, что их позиции уже заняты советскими войсками.
По дороге мне пришлось увидеть двух убитых немцев. Немцы успевали убирать своих убитых, да и обороняющаяся сторона всегда несет меньшие потери, чем наступающая.
Мы постарались быстро пройти передовые позиции, обошлось без жертв, и благополучно добрались до лесничества. Там сплошной пустырь — немцы все сожгли, а у нас в сарае были закопаны вещи и за погребом бочка с зерном. К нашему счастью бочку с зерном не обнаружили, хотя по обе ее стороны были выкопаны окопы, и нам досталось это зерно. Вещи, которые были закопаны в сарае, малость поджарились, самовар с одной стороны стал туманный, у кожаного пальто одна пола стала жесткой.
Но на первый случай мы имели немного зерна и кое-какую одежду.
Да, самовар и сейчас служит свою службу, он находится у сестры, а кожаное пальто у моей старшей дочери. Эти вещи и сейчас напоминают нам о тех страшных событиях- 1943 военного года.
Задерживаться в лесничестве не было смысла и мы решили пробираться поближе к Днепру на захваченный нашими войсками плацдарм, через Дмитровские поля.
Здесь мне пришлось увидеть результат сражения за эту территорию, которая, как я уже упоминал, по 5-6 раз за сутки переходила из рук в руки.
Для того, чтобы проехать нам телегой, необходимо было идти впереди и растаскивать трупы.
Вся площадь перед немецкими позициями была заминирована противопехотными минами, и большинство солдат подрывались на них. Все убитые были не обмундированные и, по документам, — Сумские, которых после освобождения мобилизовали и бросили искупать свою вину кровью, за то, что, бежав с немецкого плена, жили на оккупированной немцами территории — их считали предателями.
Мне в дальнейшей своей жизни не приходилось видеть столько трупов, даже в Манчжурии, где мне пришлось участвовать в сражениях (в артиллерийском дивизионе, в батарее 76 мм гаубиц на Харбинском направлении), с миллионной квантунской армией. Я помню, убитых еще долгое время убирали, т.к. территория перед немецкой обороной вся была заминирована противопехотными минами, саперы прошли, но всех мин не обнаружили, и, когда послали мирных жителей на помощь, несколько человек подорвались на минах, после чего жители отказались идти убирать трупы.
Так, с трудом, мы шаг за шагом, пробирались через Дмитровские и Петривские поля до Сухолучского лесного массива, ибо там были свободные блиндажи, оставленные жителями Сухолучья, возвратившимися в свои домовки.
Мы остановились на сенокосе хутора Петривского, чтобы приготовить что-то и покормить детей, т.к. время шло к полудню. Но только разожгли костер, как по нас немцы открыли огонь с минометов, оказывается, они еще удержались на «Лысой горе» у побережья Днепра.
Пришлось все бросить, затушить костер и быстро добираться до леса. И на этот раз обошлось без жертв.
На другой день мы добрались до плацдарма, занятого нашими войсками, на самом берегу Днепра.
Лесной массив, площадью до 3-х тыс. гектаров был набит живой силой и техникой немцев, и наша дальнобойная артиллерия постоянно вела обстрел этой территории, а по ночам авиация проводила ночные налеты. А когда наши войска, расширяя плацдарм, заняли этот лесной массив, такую ж процедуру по этому массиву проводили немцы.
Впоследствии, на площади в 3 тыс. гектаров с насаждением от 40 до 150 лет, на отдельных участках, не оказалось ни одного целого дерева, стояли одни безвершинные пни.
Это для лесного хозяйства, посколько безвершинные деревья усыхали, было угрозой развития очагов вредителей, поэтому, в Дымерский лесхоз были переброшены бригады с Иванковского, Клавдиевского и других лесхозов для срочной уборки этих деревьев, людям хутора Дмитровки и Петривска, было разрешено брать лес бесплатно для восстановления жилья. Разработка этой древесины на пилораме представляла большие трудности, т.к. деревья были напичканы осколками. Этот лесной массив являлся свидетелем тех сражений осени 1943 года.
На плацдарме, куда мы добрались благополучно, отыскали свободный блиндаж и поселились в нем.
Когда опросили у командования как нам быть, перебраться на ту сторону Днепра или можно оставаться здесь, ответы были не утешительные.
Одни говорили, что немцы могут сбросить нас в Днепр, так что, пока не поздно, перебирайтесь на тот берег, другие говорили, что сидите спокойно, мы отсюда уже не уйдем никакой ценой.
Мы им поверили и остались в блиндаже на плацдарме, на котором шла упорная подготовка к штурму г. Киева.
Артиллерии переправили столько, что пушка стояла рядом с пушкой, дальнобойная стояла на том берегу, постоянно меняя свои позиции.
Когда все было подготовлено, начался штурм немецких позиций с артиллерийской обработки, которая длилась 2 часа. Работали все виды артиллерии.
В блиндаже в это время усидеть было невозможно, т.к. казалось, задушит воздушная волна, на свободе было легче переносить этот штурм.
После 2-х часовой артиллерийской обработки и бомбежки, с воздуха наши войска пошли в наступление, освободили г. Киев совместно с войсками Лютежского плацдарма и дошли до Житомира.
Так мне пришлось, по стечению обстоятельств, косвенно «участвовать» в освобождении нашей столицы г. Киева в 1943 году.
Вскоре, после освобождения г. Киева и его пригородских территорий, нас, допризывную молодежь, призвали на воинскую службу.
В это время мы проживали в с. Любимовка в доме дедушки Саввы Титовича, отца моего отца. Дом его сохранился, пришлось только поремонтировать крышу, побитую осколками.
Призывной пункт находился в Дымере, тогда райцентре.
Через два дня нас колонной пешком, отправили в г. Киев.
Сопровождал нас старший лейтенант, фронтовик, которого после контузии направили в тыловые войска. Он, спасибо ему огромное, знал, куда нас будут отправлять, и, поэтому, предупредил: «Сыночки, запасайтесь пилами, топорами, ведрами, т.к. едем далеко».
Помню такой случай, это было в с. Демидов. Трое наших ребят зашли во двор, один зашел в хату, попросить попить воды, двое осматривали сенцы, в которых нашли ведро, а в нем в соломе стоял бутыль с самогоном. Ребята прихватили еще и топор.
В первую очередь, хлопцы достали закуску, кружку и пригласили сопровождающего нас старшего лейтенанта. Он «заправился» и пошел в голову колонны. Весь конный транспорт, который попадался нам по дороге, независимо куда он следовал — по пути нам или в обратном направлении, старший лейтенант заворачивал и приказывал, под силой оружия, следовать на Киев, нам отдал распоряжение складывать свои вещи на телеги.
Так, пока дошли до места назначения, мы «воровским» путем обеспечили себя пилами, топорами, ведрами.
Когда мы вошли в с. Демидов, нас догнал верхом на монголке мужчина и спрашивает: «Где ваш старший?»
Ему сказали, что в голове колоны. Он поехал к нему и начал жаловаться, что ребята забрали у него ведро и топор.
Старший лейтенант, достал пистолет, сделал два выстрела в воздух и говорит ему: «Ты сидишь дома, под юбкой у жены, а ребята идут защищать Родину, несут свои головы под пули, а ты еще с претензиями? Марш отсюда, а то пристрелю!»
Мужик быстренько вскочил на свою лошаденку и поскакал обратно.
По прибытию в Киев, нас расположили в здании бывшей немецкой биржи труда.
Что мне запомнилось, — все стены обписаны фамилиями людей, увезенных в Германию на каторгу.
Сюда прибывали допризывники из других районов. Нас собрали около 3-х тысяч человек.
Двор был большой, нас строили на перекличку буквой П, вызывали пофамильно. Вызывают Марченко Николай — отвечаю — есть, еще вызывают Марченко Николай — опять отвечаю — есть. Как оказалось в последствии, нас было два однофамильца и Николая оба, только отчества разные.
Вскоре нам подали эшелон товарных вагонов, которые мы должны были очистить и укомплектовать печками и нарами в два этажа. Работа продолжалась несколько дней.
Когда все было готово, нас усадили в вагоны, выдав нам сухой паек на несколько дней и наш эшелон с тремя тысячами молодых ребят тронулся в путь.
Благодаря нашему сопровождающему, мы знали, что едем далеко. Конкретно куда, никто нам не говорил. Только наш эшелон достиг Дарницы, как над нами появился немецкий корректировщик — двухкилевой самолет. Он прошел на бреющем полете вдоль эшелона.
Машинист паровоза, уже побывавший в таких перипетиях, понял, что сейчас самолет будет бомбить эшелон. Он остановил эшелон, который еще не набрал скорость, а потом начал сдавать его назад. И это спасло наш эшелон от верного попадания в него бомб, т.к. самолет зашел с хвоста эшелона и начал бросать бомбы вдоль по пути, рассчитывая, что он сам подойдет под бомбы. А эшелон, в это время уже двигался в обратную сторону, все обошлось благополучно, т.к. с большой высоты он не мог попасть по эшелону и бомбы падали по сторонам его. И только после того, мы переехали Волгу, нас перестали беспокоить немецкие самолеты.
Путь был более свободный, и наш эшелон теперь шел сутками — не останавливаясь, и нам приходилось котелком на ремне с открытой двери цеплять снег и растапливать на буржуйке, чтобы добыть воду.
В Пензе нас высадили, чтобы покормить в столовой. Выйдя из вагонов, мы поняли, что на дворе стоял 40-45 градусный мороз. Воздух был окутан сизой дымкой, и была мертвая тишина, ни малейшего дуновения ветра, а когда плюнешь, то на землю падал кусочек льда, и я подумал: «Вот бы наш ветерок на этот мороз». Дальнейшее наше следование проходило благополучно.
За Байкалом от нашего эшелона отцепили три вагона и направили их в Забайкальский военный округ. Об этом я узнал случайно, работая дежурным на телефоне в Ирпенской музыкальной школе. Сидел моего возраста мужчина, он привозил внучку на занятия с Гостомеля, и обратил внимание, что у меня колодочка о наградах на пиджаке.